Дочь Бер Менделевича Голубчика – Вера Борисовна Сатарова пережила Холокост в Каменском,чтобы поведать потомкам!
Согласно архивных документов, в 1939 году в Днепродзержинске проживало 4900 евреев. За время оккупации было уничтожено 285 евреев. Хотя исследователи полагают, что жертв было больше. Расстрелы происходили зимой 1941-1942 г.г
В годы войны Вере Борисовне Голубчик (Сатаровой) не пришлось воевать – когда началась война, ей было всего 7 лет. Зато ей пришлось пережить ужасы фашистской оккупации, нужду, страдания и гибель близких людей. Своими воспоминаниями она поделилась с корреспондентом «Репортера».
Я – коренная днепродзержинка, – рассказывает Вера Борисовна. – В этом городе родилась, выросла и всю жизнь здесь живу. Тогда, до войны, мы с родителями,
бабушкой и младшим братом Игорем жили в доме на улице Сыровца, 16 (сегодня – пр.Шевченко), тот дом и сегодня стоит, там аптека и стоматология. Моя мать,
Софья Ильинична Голубчик – русская, а отец, Борис Михайлович (Бер Менделевич) Голубчик – еврей, работал обувщиком, модельером.
Осенью 1941 года Вера Голубчик должна была идти в 1-й класс. Но в августе в город вошли немцы. Эвакуироваться семья не смогла – у бабушки были больные
ноги, она не могла никуда ехать. Пришлось остаться. Отца на фронт не взяли – у него была травмирована рука (когда служил в армии, в кавалерии, лошадь ударила его копытом по руке). Взяли его рыть окопы в Новомосковске, где жили его 40 родственников (которых потом всех до единого расстреляли немцы).
Только немцы вошли в город, внезапно вернулся отец, – вспоминает Вера Борисовна. – Наши войска отступили, и окопы не понадобились. Мама стала просить его немедленно уйти. А он говорит – я не коммунист, меня не тронут. И остался. А потом немцы приказали всем евреям надеть повязки с шести конечной голубой звездой – чтобы на виду были. Помню, как мама шила отцу эту повязку. Евреи как одели их осенью 1941, так и проходили с ними до марта 1942 года. А мы с мамой повязок не носили – мама ведь была русская (у евреев родство считается по матери – авт.). А брат мой хоть и был обрезан, но кто будет проверять
трехлетнего ребенка… В марте 1942 немцы объявили: всем евреям взять ценные вещи и собраться в школе №25 (там сегодня 2-й интернат). За неявку – расстрел! И евреи пошли.
Сегодня говорят, что немцы насильно гнали евреев по улице Широкой к месту казни – вспоминает Вера Борисовна. – Нет, они шли сами. Я хорошо помню тот день. Мама вышла на балкон, а внизу идут евреи с вещами. И моросит мелкий дождик. Мама тогда сказала: природа плачет. Мы ведь догадывались, что их ждет. Хотя немцы говорили, что повезут евреев жить в гетто. Но на самом деле их всех погрузили в машины, вывезли в Колеусовскую балку и всех расстреляли.
Отцу тогда повезло – как раз на улице Сыровца открыли мастерскую (там сейчас магазин «Посудная лавка»), где шили обувь, перчатки. И работали там три еврея: Зяма (фамилию не помню), Каплан и мой отец. Только их троих и их семьи не расстреляли. Первое время отец жил вместе с семьей. Но когда соседи стали обзывать меня и брата «жидівськими дітьми», он решил поселиться отдельно. А всем говорил, что они с мамой в разводе. Снял себе комнатку на улице Красноармейской (сегодня – улица Олекси Сокола), мама тайком носила ему туда еду, а он по ночам частенько приходил к нам. Так и жили. Но продолжалось это недолго. В нашем доме жила соседка, украинка, которая была замужем за евреем. Муж был на фронте, а она жила одна с восьмимесячным ребенком.
И вот соседки-украинки, позарившись на комнату, в которой жила эта женщина, стали просить знакомого полицая, часто заходившего в гости, чтобы он «убрал
эту жидовку». И тот ночью вывел несчастную из дома и вместе с ребенком расстрелял. Чтобы не накликать беды, мы решили переселиться подальше от
соседей. Нашли флигелек в частном секторе – во дворе между улицами Сыровца и Лесопильной. Там нас никто не знал и было не так страшно.
Отец Веры продолжал работать в мастерской, его не трогали, но он понимал, что рано или поздно вспомнят и о нем. О нем вспомнили в феврале 1943 – к мастерской подъехала машина гестапо и всех троих – отца, Зяму и Каплана забрали. Потом поехали за их семьями. Семью Веры предупредил ученик отца, и они успели спрятаться. Повезло и одной из дочерей Зямы – когда их семью пришли забирать, она была у подруги. Поэтому осталась живой. 23 февраля отца и его сослуживцев с семьями вывезли в балку и расстреляли. Отцу было всего 35 лет.
Когда наша армия подо шла к левому берегу Днепра, немцы начали выгонять население из города. Те, у кого были родственники в ближайших селах, устроились у них. У Голубчиков родственников не было (ближайших, в Новомоскоске, расстреляли), и они остались в городе. Всех, кто остался – в основном, старики, женщины, дети– немцы согнали в лагерь: огородили шесть домов на улице Сыровца колючей проволокой и поселили всех туда. Тех, кто был поздоровее, погнали на рытье окопов. В день давали пол хлеба, кулечек чая и кулечек сахара. Кто без разрешения выходил из лагеря – стреляли без предупреждения.
Вера с другими детьми на учились тайком выбегать и лагеря, ходили на огороды искали овощи. Так и жили до самого освобождения. Однажды ночью проснулись от стрельбы и криков: «Ура!». Оказалось, в город ворвались наши разведчики.
Когда город освободили, оказалось, что в живых остался всего один еврей – Шапиро, – рассказывает Вера Борисовна. – Он как-то умудрился спрятаться. Остальных расстреляли.
После войны Вера Борисовна работала в госпитале, потом в колхозе. Работала не за деньги – за еду. Она до сих пор вспоминает необыкновенный вкусный суп с американской тушенкой, которым их кормили. Потом работала на швейной фабрике, курьером треста «Дзержинскстрой», кладовщиком на складе ПХЗ, заведующей складом спортклуба «Прометей», где и проработала до самой пенсии. Вырастила двух дочерей и сына.
Очень хочется найти могилу отца, – говорит Вера Борисовна. – Там, в Колеусовской балке, где, кстати расстреливали не только евреев, потом 4-ю больницу построили. И не перезахоронили никого. И ни памятника, ни знака на том мест нет. Многие даже не догадываются, что творилосьздесь в те страшные годы.
Надо, чтобы подобного никогда не повторилось.
После освобождения в городе остался в живых один еврей..
